Пресса - Вышинский, Андрей Януарьевич - Биография
31 января 2011Оглавление:
1. Вышинский, Андрей Януарьевич
2. Биография
3. С 1940 года
4. Семья
5. Награды
Отец, выходец из старинного польского шляхетского рода Януарий Феликсович Вышинский, был провизором; мать учительницей музыки. Вскоре после рождения сына семья переехала в Баку, где Андрей Вышинский окончил гимназию.
В 1901 году поступил на юридический факультет Киевского университета, но окончил его только в 1913 году, был оставлен на кафедре для подготовки к профессорскому званию, но отстранен администрацией как политически неблагонадежный. В 1903 году вступил в меньшевистскую организацию РСДРП.
Сразу после окончания вуза уехал в Баку, где до 1915 года преподавал русскую литературу, географию и латынь в частной гимназии, а также занимался адвокатской практикой. Участвовал в революции 1905 года в Баку. В начале 1908 года был осуждён Тифлисской судебной палатой за «произнесение публично противоправительственной речи». Отбыл год лишения свободы в Баиловской тюрьме, где близко познакомился со Сталиным . По окончании учёбы преподавал в Баку в частной гимназии, занимался адвокатской практикой.
После февральской революции 1917 года был назначен комиссаром милиции Якиманского района, тогда же подписал «распоряжение о неукоснительном выполнении на вверенной ему территории приказа Временного правительства о розыске, аресте и предании суду, как немецкого шпиона, Ленина».
В 1920 году Вышинский вышел из меньшевистской партии и вступил в РКП.
В 1920—1921 годах преподаватель Московского университета и декан экономического факультета Института народного хозяйства имени Плеханова. В 1923—1925 гг. прокурор уголовно-следственной коллегии Верховного суда СССР. Выступал в качестве государственного обвинителя на многих процессах: Дело «Гукон»; Дело ленинградских судебных работников; Дело Консервтреста. В 1923—1925 годах прокурор уголовно-судебной коллегии Верховного суда РСФСР и одновременно профессором I МГУ по кафедре уголовного процесса.
В 1925—1928 годах ректор Московского государственного университета. Известно, что вызвав преподавателя МГУ А. М. Селищева Вышинский предъявлял ему претензии в том, что на занятиях по старославянскому языку используются церковные тексты и не внедряется учение Н. Я. Марра.
Выступал как государственный обвинитель на политических процессах. Был представителем специального присутствия Верховного суда по Шахтинскому делу, по делу Промпартии. В конце 2000 года все осужденные по Шахтинскому делу были реабилитированы. Как сообщает Генеральная Прокуратура РФ, 6 июля 1928 года 49 специалистов Донбасса были приговорены к различным мерам наказания Верховным судом СССР под председательством ректора МГУ Андрея Вышинского. В ходе проверки материалов дела комиссией по реабилитации при Прокуратуре РФ было выявлена фальсификация доказательных материалов и отсутствие вины у осужденных.
В 1928—1930 годах возглавлял Главное управление профессионального образования. В 1928—1931 гг. член коллегии Наркомата просвещения РСФСР. Заведовал учебно-методическим сектором Наркомпроса и замещал председателя Государственного учёного совета.
1931—1939 годы
С 11.05.1931 прокурор РСФСР, с 21.05.1931 также заместитель наркома юстиции РСФСР.
С июня 1933 года заместитель, а с марта 1935 года по май 1939 года — Прокурор СССР. Потребовал пересмотра решения о высылке из Ленинграда, состоявшейся после убийства Кирова, бывших дворян, сенаторов, генералов, интеллигенции, лишённых политических и гражданских прав. Большинство вернулись в Ленинград, их восстановили в правах. Добился отмены судебных приговоров по закону от 7 августа 1932 г.. Выступал как государственный обвинитель на всех трёх Московских процессах 1936—1938 годов. Настоял на пересмотре дел инженеров и техников угольной промышленности, проходивших по Делу Промпартии, их реабилитации.
Распространённая легенда, согласно которой Вышинский утверждал, что признание обвиняемого является лучшим доказательством, — действительности не соответствует. В своей главной работе он декларировал обратный принцип:
С другой стороны, было бы ошибочным придавать обвиняемому или подсудимому, вернее, их объяснениям, большее значение, чем они заслуживают этого как ординарные участники процесса. В достаточно уже отдаленные времена, в эпоху господства в процессе теории так называемых законных доказательств, переоценка значения признаний подсудимого или обвиняемого доходила до такой степени, что признание обвиняемым себя виновным считалось за непреложную, не подлежащую сомнению истину, хотя бы это признание было вырвано у него пыткой, являвшейся в те времена чуть ли не единственным процессуальным доказательством, во всяком случае, считавшейся наиболее серьёзным доказательством, «царицей доказательств». К этому в корне ошибочному принципу средневекового процессуального права либеральные профессора буржуазного права ввели существенное ограничение: «царицей доказательств» собственное признание обвиняемого становится в том случае, когда оно получено правильно, добровольно и является вполне согласным с другими установленными по делу обстоятельствами. Но если другие обстоятельства, установленные по делу, доказывают виновность привлечённого к ответственности лица, то сознание этого лица теряет значение доказательства и в этом отношении становится излишним. Его значение в таком случае может свестись лишь к тому, чтобы явиться основанием для оценки тех или других нравственных качеств подсудимого, для понижения или усиления наказания, определяемого судом.
Поэтому обвиняемый в уголовном процессе не должен рассматриваться как единственный и caмый достоверный источник этой истины. Нельзя поэтому признать правильными такую организацию и такое направление следствия, которые основную задачу видят в том, чтобы получить обязательно «признательные» объяснения обвиняемого. Такая организация следствия, при которой показания обвиняемого оказываются главными и ещё хуже единственными устоями всего следствия, способна поставить под удар всё дело в случае изменения обвиняемым своих показаний или отказа от них. Несомненно, следствие может только выиграть, если ему удастся свести объяснения обвиняемого на уровень обычного, рядового доказательства, устранение которого из дела неспособно оказать сколько-нибудь решающего влияния на положение и устойчивость основных установленных следствием фактов и обстоятельств. Это положение, как нам кажется, является одним из важнейших методологических правил, строгое применение которого чрезвычайно облегчает задачи следствия, ускоряет развитие следственных действий и гарантирует следствию значительно больший успех, чем это может быть при отказе от руководства этим правилом.
Однако, будучи официальным обвинителем на сталинских политических процессах 1930-х годов, Вышинский считал принцип «сведения объяснений обвиняемого на уровень обычного, рядового доказательства» неприменимым к обвиняемым в участии в заговорах и участии в контрреволюционных организациях по следующим причинам:
Однако не следует это правило понимать абстрактно, отвлекаясь от конкретных особенностей того или другого уголовного дела, особенно же такого, в котором участвует несколько обвиняемых, связанных к тому же друг с другом в качестве сообщников. В таких делах вопрос об отношении к объяснениям обвиняемых, в частности к таким их объяснениям, которыми они изобличают своих сообщников, соучастников общего преступления, должен решаться с учётом всего своеобразия таких дел дел о заговорах, о преступных сообществах, в частности, дел об антисоветских, контрреволюционных организациях и группах. В таких процессах также обязательна возможно более тщательная поверка всех обстоятельств дела, проверка, контролирующая самые объяснения обвиняемых. Но объяснения обвиняемых в такого рода делах неизбежно приобретают характер и значение основных доказательств, важнейших, решающих доказательств. Это объясняется самими особенностями этих обстоятельств, особенностями их юридической природы. Какие требования в делах о заговорах следует предъявить к доказательствам вообще, к объяснениям обвиняемых как доказательству в частности? В процессе по делу антисоветского троцкистского центра обвинитель говорил: «Нельзя требовать, чтобы в делах о заговоре, о государственном перевороте мы подходили с точки зрения того дайте нам протоколы, постановления, дайте членские книжки, дайте номера ваших членских билетов; нельзя требовать, чтобы заговорщики совершали заговор по удостоверению их преступной деятельности в нотариальном порядке. Ни один здравомыслящий человек не может так ставить вопрос в делах о государственном заговоре. Да, у нас на этот счет имеется ряд документов. Но если бы их и не было, мы все равно считали бы себя вправе предъявлять обвинение на основе показаний и объяснений обвиняемых и свидетелей и, если хотите, косвенных улик…». И дальше: «Мы имеем в виду далее показания обвиняемых, которые и сами по себе представляют громаднейшее доказательственное значение. В процессе, когда одним из доказательств являлись показания самих обвиняемых, мы не ограничивались тем, что суд выслушивал только объяснения обвиняемых; всеми возможными и доступными нам средствами мы проверяли эта объяснения. Я должен сказать, что это мы здесь делали со всей объективной добросовестностью и со всей возможной тщательностью». Таким образом, в делах о заговорах и других подобных делах вопрос об отношении к показаниям обвиняемого должен быть поставлен с особой осторожностью как в смысле их признания в качестве доказательства, так и в смысле отрицания за ними этого качества. При всей осторожности постановки этого вопроса нельзя не признать в такого рода делах самостоятельного значения этого вида доказательств.
А. Я. Вышинский, …, 4 февраля 1936 года направил личное письмо председателю Совнаркома В. М. Молотову, в котором обращал внимание на неправомерность и нецелесообразность действий Особого совещания, год спустя, выступая на Февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП, он резко критиковал действия органов НКВД, возглавлявшегося Г. Ягодой, по расследованию политических дел. Вышинский отмечал незаконные методы принуждения к признанию обвиняемых и невозможность вынесения материалов такого следствия в суды. Основным недостатком в работе следственных органов НКВД и органов прокуратуры Вышинский считал «тенденции построить следствие на собственном признании обвиняемого. Наши следователи очень мало заботятся об объективных доказательствах, о вещественных доказательствах, не говоря уже об экспертизе. Между тем центр тяжести расследования должен лежать именно в этих объективных доказательствах. Ведь только при этом условии можно рассчитывать на успешность судебного процесса, на то, что следствие установило истину» 1937 года // Вопросы истории. 1995. № 2. С. 11). Правда, ни письмо А. Я. Вышинского В. М. Молотову, ни его выступление на Пленуме, судя по репликам из зала, поддержанное членами Пленума ЦК, не имели практического результата.
Некоторые исследователи считают, что по всей видимости, А. Я. Вышинский, всегда поддерживающий политические решения руководства СССР, в том числе репрессии 30-х годов 1937 г. идеологически обосновал развёртывание репрессий во всём обществе), выступил с критикой действий Г.Ягоды в связи с его скорым исключением из ВКП и арестом в апреле 1937 года.
На политических процессах 30-годов обвинительные речи Вышинского отличались особой грубостью, были наполнены резкими высказываниями, оскорбляющими честь и достоинство подсудимых. В частности по сфабрикованным: Делу троцкистско-зиновьевского террористического центра, Делу антисоветского троцкистского центра, Делу антисоветского «право-троцкистского блока». Большинство обвиняемых по этим делам впоследствии были реаблитированы за отсутствием в их действиях состава преступления. Было установлено, что следствие по данным делам опиралось на сфальсицированные доказательства самооговоры обвиняемых, получаемые под психологическим и физическим воздействием.
Вся наша страна, от малого до старого, ждёт и требует одного: изменников и шпионов, продавших врагу нашу Родину, расстрелять как поганых псов!…Пройдёт время. Могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом, покрытые вечным презрением честных советских людей, всего советского народа. А над нами, над нашей счастливой страной, по-прежнему ясно и радостно будет сверкать своими светлыми лучами наше солнце. Мы, наш народ, будем по-прежнему шагать по очищенной от последней нечисти и мерзости прошлого дороге, во главе с нашим любимым вождём и учителем великим Сталиным вперёд и вперёд к коммунизму!
Во время «Большого террора» 1937-38 годов Вышинский и нарком внутренних дел Н.Ежов входили в состав комиссии, которая рассматривала во внесудебном порядке дела о шпионаже. На практике в центральный аппарат НКВД СССР поступали так называемые альбомы, рассмотрение которых было перепоручено нескольким начальникам отделов. За вечер каждый из них выносил решения по 200–300 делам. Список приговорённых к расстрелу и заключению в ИТЛ затем перепечатывался набело и подавался на подпись Ежову, после чего с курьером отправлялся на подпись Вышинскому.
Переводчик В. М. Бережков в своей книге писал:
Вышинский был известен своей грубостью с подчинёнными, способностью наводить страх на окружающих. Но перед высшим начальством держался подобострастно, угодливо. Даже в приёмную наркома он входил как воплощение скромности. Видимо, из-за своего меньшевистского прошлого Вышинский особенно боялся Берии и Деканозова, последний даже при людях называл его не иначе как «этот меньшевик»… Тем больший страх испытывал Вышинский в присутствии Сталина и Молотова. Когда те его вызывали, он входил к ним пригнувшись, как-то бочком, с заискивающей ухмылкой, топорщившей его рыжеватые усики.
По «Делу Тухачевского» 1937 г. вместе с наркомом внутренних дел Ежовым был автором обвинительного заключения против М. Н. Тухачевского, участника гражданской войны, маршала Советского Союза. После внесения правок и изменений обвинительное заключение Вышинского-Ежова было утверждено Сталиным. В ночь с 11 на 12 июня 1937 г. Тухачевский был расстрелян. В 1956 году Главная военная прокуратура и Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР проверили уголовное дело Тухачевского и других вместе с ним осужденных лиц и установили, что обвинение против них было сфальсифицировано.
В 1937—1941 годах директор Института права АН СССР, ответственный редактор журнала «Советское государство и право».
Просмотров: 5730
|